– Мои слова удивили наследника? Странно, странно… Царь не раз делился со мной, недостойным, сокровенными мыслями: сын целыми днями пропадает на ристалище, война – его единственная утеха… Неровен час, погибнет в бою лет через пять или десять; а я на пороге старости, пора бы озаботиться продолжением рода!

– Озаботился? – машинально спросил Гангея, сворачивая с "Пути Звездного Благополучия" на проспект Малыша, названный так в честь Западного слона-Земледержца.

Главные магистрали города шли строго с севера на юг, их под прямым углом пересекали улицы и переулки, образовывая прямоугольные кварталы. Такая планировка столицы всецело учитывала направление южных муссонов, хорошо продувавших Хастинапур по центральным проспектам; а поперечные улочки в свою очередь были доступны восточным и западным лучам солнца.

– Увы, господин мой, сердце брахмана полно скорби! Великому радже, тигру среди царей, было отказано в его сватовстве!

– Да?! И кто же посмел отказать Шантану в руке своей дочери?!

– Некий царь рыбаков, о господин мой, который блаженно живет близ слияния Ганги и Ямуны. Этот Индра рыболовов, наделенный сотней добродетелей, долго говорил с твоим отцом с глазу на глаз, после чего раджа покинул обитель сего счастливейшего из служителей сети и невода, велев нам отправляться в обратный путь!

Заорав на мулов, сын Ганги натянул поводья и стал разворачивать колесницу. Брахман-советник изумленно смотрел на него, разинув беззубый рот; прозрачные ручки старика мелко тряслись – впрочем, в силу возраста они тряслись почти всегда.

Закончив разворот, наследник престола хлестнул упряжку и помчался к воротам. Поравнявшись с дружиниками-спутниками на скрещении улиц, он придержал животных и во всю глотку рявкнул:

– Собрать ваш десяток, и на двух колесницах – остальные конно – следовать к предместьям! Будут задерживать, скажете: приказ наследника! Форма одежды – парадная! С гирляндами! Свататься едем!

И, прямо в ошалевшие физиономии дружинников:

– Да не меня, дуроломы, – царя сватать будем!

Мартышка на его плече возбужденно подпрыгивала и корчила рожи брахману-советнику.

Глава восьмая

СУДЬБА ПОКАЗЫВАЕТ КОГТИ

– Привал! – махнул рукой наследник, и возничий послушно остановил колесницу.

Он, потомственный возница, сута из сословия "Рожденных под дышлом", кипел от удивления: колесница всю дорогу шла как по ниточке, словно под колеса и копыта ложились не косогоры с ухабами, а "Путь Звездного Благополучия"!

Гангея похлопал суту по плечу, вслух похвалил его искусство – возничий зарделся ярче кожицы спелого плода бимба – и решил не вдаваться в подробности.

Перебьется.

За последние годы ученик Парашурамы научился скромности… нет, пожалуй даже – скрытности. "Скромность является добродетелью, если под рукой нет других", как сказал один мудрец. Умения держать язык за зубами требовали жизнь во дворце, положение наследника, преклонение или зависть окружающих. Поначалу было трудно: особенно когда кто-нибудь из родичей хвастался на ристалище знанием небесного оружия. Одному в наследство от предков досталась палица Водоворота, способная единожды за сражение раздавить вражеского слона. Другому за четырехлетнюю аскезу боги подарили дротик, возвращавшийся после броска. Третьему…

Наблюдая за демонстрацией всей этой роскоши, Гангея вслух восхищался и про себя вспоминал начало Безначалья.

Поле боя для Рамы-с-Топором и его ученика.

Поэтому, когда юность кружила голову, сердце жаждало восхищения сверстников, а язык начинал бормотать привычные мантры, создавая тайную паутину… Словно невидимая чакра заново сносила наследнику голову, а потом, вновь оказавшись на плечах, голова переполнялась ледяным стыдом.

Ради славы – никогда.

И сперва дружинники, а следом за ними – родичи, постепенно уяснили: молодой царевич если что-то и показывает, так только пытаясь обучить воинов справляться с напастью.

Превозносить, вместо того, чтобы пытаться понять – значит обидеть.

Верховые уже спешились, суты занялись лошадьми и мулами, а остальные принялись споро разворачивать на лугу, близ священной криницы Змеиного Яда, походные шатры. Центральный, золотисто-голубой с алыми вставками по углам – для наследника; и два поменьше, темно-зеленые – для свиты.

– Точно Гаруда! – восхитился самый молодой из дружинников и указал на шатры. – Смотрите: тело и крылья, а стяг наверху похож на клюв!

И в порыве восторга сгреб в охапку ближайшего воина, приподняв того над землей.

Дружинник даже не представлял, насколько он прав, воображая Лучшего из пернатых на этом лугу. Разве что он сам с приятелем плохо походил на Опекуна Мира, обнимающего мертвеца; но подобная мысль сейчас могла прийти в голову разве что безумцу!

Брахман-советник с трудом дождался, пока ему в холодке расстелят циновку и покроют ее шкурами антилоп, после чего лег и, судя по всему, задремал.

Возраст неумолимо брал свое.

"Надо было оставить старика в Хастинапуре! – вздохнул Гангея, и сразу оборвал сам себя. – Оставить? А кто мне укажет невесту отца и этого упрямца… как его?.. Индру рыболовов?"

– Советника не беспокоить! – шепотом приказал он. – Ждать меня здесь. Ясно?

– Позволь сопровождать тебя! – крепыш-десятник тряхнул кучерявой гривой, теребя гирлянду из трубчатых соцветий паталы, и на лице десятника отразилось желание лечь костьми, но уберечь наследника от всех бед.

Этого Гангея боялся больше всего.

В смысле – лечь костьми никогда не поздно; но редко полезно.

– Не позволю, – отрезал наследник.

И даже не стал объяснять: почему? Слово царского сына – закон. Пусть десятник вместе с прочими сами додумывают и вспоминают, что он, Гангея, вырос в дебрях Курукшетры, что здесь ему бояться нечего, и не только здесь: наследник престола и страх – вещи несовместные…

И все же Гангея был почти уверен: кто-то из свиты рискнет скрытно отправится следом. Долг воина – охранять господина при любых обстоятельствах.

Иногда даже вопреки воле самого господина.

Войска любого раджи состояли из шести видов: наследственная дружина, наемники, ополчение, союзники или вассалы, перебежчики – и, наконец, партизанские отряды лесных племен.

Первые считались самыми надежными.

"Ну и ладно, – подумал он, усмехаясь про себя. – Заодно проверим, на что они годятся в лесу!"

– К закату вернусь, – и быстрым шагом Гангея направился к опушке.

Широкие шаровары из кошальского шелка, громко шелестевшие на улицах Хастинапура, сейчас не издавали ни звука.

Онемели при виде грозных колючек?

Да и сам хозяин шаровар двигался молча, косясь по сторонам подозрительно блестящими глазами.

Он дома… дома? Спустя четыре года вернуться в этот лес, который он может не кривя сердцем назвать родиной, вернуться знатнейшим из знатных, будущим владыкой Города Слона – счастье? награда? или горький урок?! Радость узнавания сливалась в душе с тихой и светлой грустью: каплям, пролитым из кувшина Калы-Времени, нечего и думать, чтобы возвратиться в родной кувшин! И лес иной, чем раньше, он забыл гибкого наивного юношу, а гордый кшатрий, разодетый в шелка, должно быть, кажется лесу чужаком…

Но это пустяки – главное в другом. Изменилась не только внешность – суть, тайная основа сместилась на самом дне души; Гангея чувствовал это, хотя слова были бессильны выразить новые чувства. И, тем не менее, по мере узнавания знакомых с детства тропинок в облеченном властью мужчине мало-помалу просыпался юноша, покинувший Курукшетру четыре года назад.

Они шли вдвоем, наследник и ученик, обняв друг друга за плечи, углубляясь в чащу, сливаясь с ней, растворяясь во влажных тенях…

Обезьянка, неотступно следовавшая за хозяином и кумиром, сейчас покинула плечо-насест и радостно скакала по деревьям: отставая, обгоняя, визжа от восторга, уносясь по веткам в чащу – но почти сразу возвращаясь обратно. Дважды Гангея с беспокойством провожал Кали взглядом: не хватало, чтобы любимица досталась на ужин удаву или леопарду! На всякий случай он остановился и прислушался. Хищников, к счастью, поблизости не было – зато люди…