– Как же не знать, благородный господин?! – охотно прошамкал старик.

Сообразил, небось, червивый финик: чем скорее они с подпаском удовлетворят любопытство заезжего витязя, тем быстрее тот их отпустит; и возможно, не с пустыми руками.

– Бык среди аскетов, Рама-с-Топором отправился на Махендру, лучшую из гор! Говорят, повидаться со своим покровителем, Шивой-Столпником, да пребудет Его шея вечно синей!

Чумазый и широкоскулый мальчишка только кивнул, тараща круглые глазенки.

– Махендра?! – вырвалось у Гангеи. – Это ж Восточные Гхаты! Край света!

– Да, путь неблизкий, – подтвердил словоохотливый старик. – Но за три года отчего ж не дойти? Хотя какие там три – почитай, около четырех будет! Небось, добрался уже… Ты, может, не слышал, господин мой, а у нас все знают: Рама подвижник из подвижников, ежели захочет, и до неба пешком дойдет!

– Вот это точно, – расстроенно пробормотал Гангея и, велев дружинникам отблагодарить пастухов, пошел прочь.

Настроение было испорчено окончательно. Влюбленная якшиня – и та, небось, давным-давно забыла о нем! А ведь когда собирался в путь – радовался, предвкушая не столько удачное сватовство в пользу отца, сколько встречу с матерью и учителем. И вот – на тебе! Сговорились они, что ли?

Скользкое предчувствие шевельнулось в душе Гангеи. Так глубоко, что царевич даже не мог с уверенностью сказать: действительно ли в душе что-то двинулось – и вообще, ЕГО ли это душа?!

Оставалось последнее, весьма важное дело, ради которого он, собственно, и приехал на Курукшетру. Прочь мрачные мысли! В конце концов, ничего особенного не случилось: мать-богиня радует своим присутствием Первый мир, отшельник-учитель отправился в паломничество; жизнь идет своим чередом, и нечего стоять столбом на обочине, если хочешь преуспеть!

Пора заняться делом: красавицей-рыбачкой, по которой сохнет правитель Хастинапура, и ее папашей, счастливейшим из служителей сети и невода. Гангея был уверен, что его молодой напор и умение объясняться с местными на привычном им языке быстро приведут к успеху.

Хорош Шантану – на слоне приехал! Небось, у будущего тестюшки язык отнялся, запамятовал, с какой стороны рыбу чистят; где уж тут соглашаться или отказывать!

Завтра…

Коряво сбитый, но остойчивый плот-паром уверенно пересекал Ямуну в узком месте, следуя вдоль натянутого над рекой каната. Канат был хоть и толстый, однако уже порядком разлохмаченный. "Того и гляди лопнет," – подумал Гангея, но особо беспокоиться не стал. Ни ему, ни его людям, ни даже лошадям обрыв каната не сулил больших бед. Ну, придется потом добираться лишних пол-йоджаны по берегу; в крайнем случае – искупаются! Крокодилов здесь отродясь не было; это дальше, у слияния Ямуны и матери-Ганги…

Дважды переправа обошлась удачно – глядишь, и впрямь судьба Троицу любит!

Лошади с испугом косились на воду, тревожно ржали, били копытами в дощатый настил, заражая волнением равнодушных мулов; и людям с трудом удавалось успокоить животных. Однако противоположный берег был уже близко. Паромщик швырнул веревку рыбакам, зашедшим в кровь Ямуны по пояс, и те проворно привязали конец к росшей у самой воды ольхе-старице.

Первым делом вывели лошадей – ощутив под ногами твердую землю и награжденные презрительным фырканьем мулов, они сразу успокоились. Следом вручную скатили последнюю колесницу; рыбаки уже тащили с парома остальную поклажу, надеясь на подачку, а Кичака отчаянно торговался с паромщиком из-за ломаного медяка, ибо был человеком не только преданным, но и бережливым.

Гангея повел плечами – жест вызвал потрясенный гул среди рыбаков – и привычно крутнулся на носках, оглядываясь по сторонам.

– Ну что, труженики бредня, владыки тридцати трех желтопузиков, кто тут у вас старший? – поинтересовался он, смеясь.

Настроение с утра было хорошим и располагало к забавам.

Рыбаки переглянулись: к ним ли обращается молодой кшатрий?

– Я староста здешнего поселка, господин мой, – вперед бочком выбрался детина лет сорока с лишним; обезьяньи лапы смельчака вызвали бурную радость Кали и поток воспоминаний у наследника.

– Юпакша! – обрадовался Гангея, хлопая по спине старого знакомца. – Узнаешь?!

– Никак нет, господин мой, – твердо ответствовал Юпакша, едва не упав от ласки гостя. – Не припоминаю.

– Ослеп? Память отшибло, страж тропы?!

– Не то чтобы отшибло, – бородища Юпакши встопорщилась самым почтительным образом, – а просто гадаю: можно ли припоминать? Неровен час, рубанет крохобор-десятник за грешное словцо – а у меня шея своя, не купленная… одна у меня шея, как ученик у Рамы-с-Топором, отца нашего!

– Ох, дождешься, что я тебе сам шею сверну! Ладно, пошли, отойдем в сторонку – потолкуем по душам…

И Юпакша послушно двинулся следом за сыном Ганги в указанную сторонку, где оба и расположились прямо на траве, в тени вечнозеленой бакулы.

– Слушай, Юпакша, ты наверняка должен знать: на днях в ваших краях побывал мой отец, раджа Шантану, (староста поспешил прижать сложенные ладони ко лбу). Сватался к местной красавице – и, представляешь, радже было отказано!

Юпакша молчал, разглядывая носки стоптанных сандалий.

– Достойный брахман из свиты отца поведал мне, что отказал царю некий "Индра рыболовов" и так далее, отец строптивой девицы. Не знаешь ли ты…

Гангея говорил все медленнее, и по мере того, как страшная догадка змеей вползала в его голову, лицо наследника наливалось дурной кровью. Оборвав вопрос на середине, он встал и повернулся к брахману-советнику – тот сидел в колеснице и внимательно следил издали за разговором.

Старец лишь сокрушенно всплеснул прозрачными ручками: увы, мой принц, это именно так!

– Ты приехал убить меня? – помертвев, еле слышно бросил Юпакша.

– Я? Нет… то есть да… то есть следовало бы! Отказать радже… погоди, Юпакша! Значит, красавица-рыбачка – это твоя приемная дочь? Сатьявати?!

– Да, мой господин, – коротко ответил староста.

Некоторое время Гангея сидел молча, пытаясь осмыслить услышанное. Громко стрекотали цикады в пыльной листве бакулы, с берега доносились голоса сельчан и дружинников, уже приступивших к установке шатров, где-то мычала корова, требуя дойки или водопоя…

Наконец разброд в душе поутих, и язык бросил притворяться гнилой колодой.

– О тигр рыбьих потрохов, – вкрадчиво поинтересовался наследник, – в чем кроется причина твоего отказа? По моему скудному разумению, такое родство – величайшая честь для тебя и твоей дочери! Или я не прав?

– Ты тысячу раз прав, мой господин! – староста с трудом подбирал слова, хрипло продавливая их через сито непослушного горла. – Но моя дочь – не просто черная девка, какую можно кинуть в постель раджи на забаву! Даже если этот раджа – великий Шантану, владыка Города Слона! На Сатьявати лежит благодать Спасителя, божественного мудреца Парашары (Гангея едва заметно усмехнулся); подвижник наградил мою дочь ароматом сандала и… Ей предначертана особая судьба!

– Особая?

Гангея плохо понимал, что сейчас говорит в нем: желание угодить отцу, вчерашняя обида, уязвленная гордость или тот зверь, что рычал от счастья в челне, над покорной самкой?!

Или ревность?

Или-лили…

– Стать женой раджи Шантану – это, по-твоему, не особая судьба для рыбачки-приемыша? Отвечай!

– И снова ты прав, сиятельный царевич, но… именно ЖЕНОЙ, а не наложницей! – твердо закончил Юпакша и с вызовом взглянул в лицо Гангеи. – Не в этом судьба избранницы Спасителя!

– Вот даже как? И откуда же тебе известна ее судьба? Ты святой мудрец? Провидец?! Воплощение всей Тримурти разом?!

– Позволь мне пока умолчать об этом, сиятельный царевич, но я действительно знаю! Мне было знамение!

– Хорошо, – губы отвердели, сбросив постылую улыбку. – Ты должен понимать: мой отец или я могли бы увести твою дочь силой, даже не заплатив выкупа – но брак по обряду ракшасов недостоен кшатрия! Итак, чего ты хочешь? Говори!